О ВОСПРИЯТИИ ВОЗРАСТА
— Мир изменился. До революции средняя продолжительность жизни была 37 лет. 37 лет — это был уже пожилой человек. Моя бабушка вышла замуж при царе. А моя прабабушка была крепостной. Значение цифр изменилось. И мне кажется, что в моем случае это связано еще и с профессией. Я смотрю на своих сверстников, не связанных с этим веселым делом, и нередко вижу немолодых, поживших, уставших людей с болячками. А мы всю жизнь находимся в колоссальном потоке молодой позитивной энергии. Это не может не сказываться на мне. На наших концертах не так много совсем молодых людей. Но в наше время 40 лет — это молодость. Смотри, сколько музыкантов гораздо старше меня из числа первопроходцев рока до сих пор на сцене.
О ЧАСТЫХ РАННИХ СМЕРТЯХ МУЗЫКАНТОВ ГРУППЫ
— Да, рано уходят, ни в одной группе, кажется, такого нет. Я чувствую какую-то необъяснимую вину.
О НОВОМ АЛЬБОМЕ
— Я как писал, так и пишу только о любви и о смерти. Я часто привожу этот пример: самурай должен проживать свою жизнь так, как будто он уже умер. При этом я всегда говорю о том, что знаю.
Мои песни — это истории от первого лица. И, например, «Маленькая девочка» с нового альбома — это история моей подруги из очень мажорской семьи, которую бросила мама, и она умерла от передозировки героином, а в конце жизни зарабатывала тем, что делала минет за бабки.
ОБ ОТРАЖЕНИИ РЕАЛЬНОСТИ
— Понимаешь, прошлое, настоящее и будущее живут одновременно. Мы не задумываемся об этом, но это так. Сейчас я пью с тобой кофе, а на солнце я выпил его восемь минут назад. А люди, которые смотрят на нашу планету с далекой звезды, видят динозавров. Так и с поэтической реальностью. Я думал об этом, когда мы создавали обложку «246» в 3D-формате. Ты смотришь на обложку, как на обычное фото, но если надеть 3D-очки, мир изменится. Как сказал мой друг Андрей Шаров, у нас не так много времени осталось, чтобы делать что-то просто так. Нам хотелось показать, что другая реальность — вот она, за углом. Фантомы окружают нас, а может быть, это мы — фантомы, существующие рядом с реальным миром. И очень редко нам удается почувствовать границу, увидеть невидимое — в абстинентном синдроме, на пике болезни, в окопе на войне.
О СЕРГЕЕ ШНУРОВЕ
— Но почему я люблю Серегу Шнурова — он единственный человек в этой музыке, который на меня влияет. Я помню, когда «Ленинград» только-только появился, был какой-то клубный концерт, и я прямо сошел с ума. Понимаешь, я много лет занимался боксом, и мне всегда был нужен спарринг-партнер. А на тот момент я жил в вакууме, боксировал с ветряными мельницами. И появилось нечто, что меня всколыхнуло, как будто это я сам иду по ночной Москве и мне девушки улыбаются. «Да, ты права, я дикий мужчина — яйца, табак, перегар и щетина» — блин, это же про меня! И вот я уже не старею, я двигаюсь дальше. Любой жизненный этап Сергея Шнурова является для меня очень важным.
О ЖЕЛАНИИ ВСЕ ДЕЛАТЬ НА ВЫСОКОМ УРОВНЕ
— Говоря словами Владимира Семеновича Высоцкого, я себе уже все доказал. Но пока есть силы, хочется реализовать то, что задумано. А мне хочется, чтобы в регионах люди видели то же, что мы можем позволить себе в Москве или в Питере. Заметь, у меня никогда нет спонсоров. А то, что мы делаем на сцене, стоит сотни тысяч североамериканских долларов. Я мог бы положить их себе в карман. Но люди платят большие деньги, и они должны видеть лучший аттракцион. Отмены происходят не потому, что Сукачев играть не хочет. А из-за того, о чем говорил Андрей Шаров. Нет времени делать что-то просто так.
(Борис Барабанов, «Коммерсантъ», 13.11.2019)
